СЕРЕБРО И ПЕПЕЛ

***

От холодных стен пахнет горьким шоколадом и плесенью. Мое головокружение от мигрени напоминает сломавшийся калейдоскоп, звякающие монохромные стекла треугольниками. Прижимаясь щекой к цинковой поверхности ванны, я вспоминаю свой сон о тонкострунной девичьей шее, которую я изгибаю в своих погрубевших от краски, иголок и лака пальцах. В этом полубреде нет оборота назад, поэтому у объекта игры нет лица, а только мягкий шорох тканей платья и оголенная кожа чуть выше лопаток.
Моно-треугольникам не сложиться в змея, кусающего свой хвост.
От повторяющихся стен веет шалфеем и ладаном, гвоздичной хромотой идеала и коричным оттенком недоразврата. Фаланги пальцев гнутся в смирении перед эстетичной болезнью каждого, кто хоть раз различил за своим отражением в зеркале ключ от ничто и нигде.
В оцинкованной ванне плещется мутным сиянием формалин. Я бросаю в него вырванные пульсации сердца и просроченные мысли, о том что прошлогодним любовникам должно стать невозлюбленными.
В наступившем многое теряет обличье и ценность. Моно-треугольникам не сложиться в змея, кусающего свой хвост.

***

Гроздья рябины пахнут жасмином,
Рыхлой землей и разорванным ветром.
Час за минутой... я не то чтобы птица-
Линялая осень, забытая в петлях....
Он нашел себе зеркало,вырвал глазницы,
Подарив свой крик воронью на забаву,
И теперь зрачки его носят куницы,
Обнаженную грудь мою грея мехами.
Гроздья рябины кровью зовутся,
Той,что из вен сов ночных добывают,
Час за секундой, я не то, что приснится,
Шёпот лисиц в неизведанной хмари.

***

Чертополохом порасту,
Моя могила, ты и я.
Чертополохом порасту,
Исчезнут в мире имена.
Чертополохом порасту,
Теряя тени на ветру.
И никому не возвратить,
Того, что в пепел и труху.
И никому не возвратить,
Что в топь болот давно ушло.
И никому не возвратить,
Давно травою поросло.
К тому, чьи бесконечны дни,
К тому, что ближнего не жаль,
К нему заметены следы,
Чертополохом веет хмарь.
Чертополохом порасту,
Я заклинаю, как в бреду.
Чертополохом порасту,
Вас уколю и расцвету.

***

Когда-нибудь минуты и часы перерастут друг друга,
И острия ножей рассыплются бутонами цветов.
Но в этот миг уже нам не узнать друг друга,
Хранили память пули и прошли насквозь.

***

В чернильной ночи не слышны колебания сердца.
Только стуки по крыше да шорохи за стеной домоклетки.
При падении стеклянные кости ребер гулко бьются о шелка мышц, но не разбиваются,изгибаясь в подобии струн виолончели. От этого звука протяжно кричит всё остальное, перебирая каждую ноту на языке полуснов.
Сколько во мне горьких вин, боль моя?
Не отвечай, не жди когда рухнут те мосты, что сожжены, их пепел уже на твоих волосах.
Одень меня в дождь и туман.
Пока помнишь то, чего не было.
Пока забыл то, что было.
Если прорвется минута и застынут стрелки часов, бесполезное сравняют вместе с нулем, чтобы видеть падение на единице.
И тогда они откроют глаза и поймут,что принимали слабость за силу, а ложь - за правду, чтобы избежать самих себя.

***

В полночный час, когда тени бледнеют от леденящего лунного света, Он превратится, обернётся трижды на зеркало, становясь зверем. Поправляя свой серый мех и скаля острые зубы перед отражением в мутно-гладкой поверхности, он не узрит меня,что наблюдает, закутанная в шелка бордовых штор. Нестерпимо холодно,пальцы отбивают стаккато по нагим ключицам.
Ступая по глянцу пола, я ощущаю каждую вертикаль, параллельные прямые и крестообразные гвозди, вбитые по основание в геометрию стагнации. Отпуская тело, слышу как сквозь разделение дерева и рыхлой земли доносятся тысячи шопотовздохов, нераскрытая речь и забытые имена. Они тоже были моем месте день, неделю, месяц, год назад, им назначил свидание зверь в час полной луны. В старину говорили,что если дать обернувшемуся проглотить серебряное кольцо, откушенное с безымянного пальца, он станет человеком и отмеченное анаграммой крови проклятие возвернется к луне, как очередной её блик.
Я протягиваю тебе руку без страха. Будто почуяв немое согласие, ты послушно смыкаешь белые клыки,пробуя шелк фаланги на язык.
Утром я проснусь под мглисто-серым мехом,рядом будет лежать его тело, вдоль и поперек истерзанное снимаемым обличьем и каллиграфией серебряной фразы "никогда не целуйте первыми, ищя сквозь изменчивую шкуру человеческое лицо".

***

Пересечение линий через ноль.в эту минуту мне хочется вырвать из памяти ваш образ с ошметками нейрокошмаров, поцеловать его в лоб-веки-губы и возвернуть назад, пришив к костям черепной коробки стальными нитями....Параллельные прямые в точке виска... Вчера я видела во сне моего самобога, распятого на грязных бинтах с забитыми землей глазницами. Она соблазнительно улыбается, кривя губы в багровых полосах-в ноздрях кокаиновый порошок... "Ты когда-нибудь хотела трахнуть саму себя?" - облизывая поднесенные к её лицу пальцы, спрашивает она, впиваясь в упругие мышцы, соединяющие фаланги.
За спиной в вязких корпускулах воспоминаний спрятана модель будущего ядерного взрыва. Я отламываю один из полуоткушенных пальцев и продеваю в него секундную стрелку выпотрошенного часового механизма...

***

Изумрудные капли формалина сползали в ложбинки хрупких девичьих ключиц.
В мутных реках вода часто тянет ко дну, так стань же утопленником...
Шут, обменяй свое одеяние с тринадцатым старшим арканом на спине на один крик и два вдоха.
Оно срослось с амикошонством и пустило льняные корни в то, что когда-то было тонким фарсом и сардонической мимикой.
Снимаешь ли ты его по вечерам вместе с кожей, играя Аве Деву на струнах мышц?
Вокруг одни словесные шлюхи.
Они претенциозно продают не тело, а наборы своих извергнутых фраз за ржавые монеты, грязные обрывки цветной бумаги, лоскуты и осколки вещей, чужое псевдоодобрение и фальшесогласие.
Словесные шлюхи.
Я брезгливо сбрасываю со своих плеч их цепкие пальцы-продолжение продажных мыслевздохов.
Мне нечем заплатить им.
Лишь самопощечиной молчания, сгустком ватного гноя из зияющей дыры, где когда-то видело сны
еxistenz-хаоса сердце.

***

Отсеки мою больну головушку,
Пусть летит она с усталых плеч
Мне давно в этой мире холодно,
Ей давно себя не сберечь.
Пусть клубком по дорожкам покатится
Приведет на заросший погост,
Где надежда с мечтою ругается,
Кому первой упасть во гроб.
Отсеки мою буйну головушку,
Пусть покатится песни орать,
Выступать за свободу с безумными,
Прокаженных тела целовать.
Отсеки мою бедну головушку,
Ей на шее, как в клетке тюрьмы,
Мысли в сон,желания в сторону,
В ту, что плавят зрачки на ножи.

***

Корабли в забвении ждут на причалах,
Обречен акварельный их след,
Нашивай мне шифроны из лент,
В-образно наметив линии плеч.
Хрупкие, я не забыла, что всё еще в армии
Мудрых ножей и разбитых сердец.
Азбукой морзе рассыпь серый пепел,
Опрокинь со мной рюмку огня,
Вспомни, пожелай легкой смерти,
Ведь я - капитан корабля.

***

По волнам слез они плывут
В глазницах иссушенных.
А тьма и свет-сошлись в один узор.
Слова их через край
Смешали краски сердца.
Трепещет занавес,
И маски уж надеты,
Но зрители-иллюзия,
Колода карт Таро.

***

У Орфея -пальцы в золе.
Эфридика-всего лишь тень.
Глубока река Стикс для тех,
Кто любовь свою меряет сном.
У Орфея молчит струна,
Эвридика-надрывный плачь.
Серебром с глаз давно омыл
Реку ту через вёсла Харон.