Говард Филиппс ЛАВКРАФТ

НОЧНОЙ КОШМАР ПОЭТА

Aletheia Phrikodes*.
Omnia risus et omnia pulvis et omnia nihil*.

Проклятых туч громадная гряда
В молчаньи неба удушила ночь,
Болота бормотанье заглушив,
Ветров осенних погребальный плач;
Ни звука нет, ни лучика во мгле
Бессонной рощи, где таится тень
Лощины отвратительной и вод
Бездонной лужи, чей порочит вид
Округу всю (никак нельзя узнать
Об их оттенке, ибо самый свет
Бежит её заросших берегов).
Невдалеке раскрыла чёрный зев
Пещера, спёртым воздухом полна,
Ближайшие деревья иссушив,
Что сучьями впиваются во мрак,
Тлетворно скособочившись. Туда
В безблагодатный и пустынный край,
Порой бредут лесные существа.
Однажды наблюдал я их обряд:
На старый камень, видом алтарю
Подобный, чьё лицо несёт печать
Ветров, у безобразной той норы
Их руки водрузили то, что я
Мельком увидел и сбежать успел.
Теперь я размышляю в полумгле,
В часы послеполуденной жары,
Когда мир забывает обо мне,
Даря блаженство солнечного дня.
Здесь оборотни воют по ночам
И души тех, кто знал меня давно.
Однако ночью той никто не говорил:
Ни роща, ни болото, ни ветра
Не нарушали жуткой тишины
В моём пустынном уголке, где я
Лежал, заснуть боясь и потушить
Уже почти сгоревшую свечу.
Я задрожал, когда пронзила свод
У крепости моей, сквозь тиканье часов,
Такая мёртвая глухая тишина,
Что застучали зубы - впрочем звук
В ней так и умер. Тут погас огонь
Моей свечи, отдав меня во власть
Слепой, животной, безраздельной тьмы,
Чьи призрачные бьющие крыла
Густой обильно источали смрад,
Как из гробов. Незримо для меня
Теснилися в бурлящей пустоте
Бесформенные вещи, имена
Которых неизвестны, и они
Ныряли в тот безумный океан
Немого ужаса, какой не описать
Пристойно. Я же ощущал печать
Проклятия Вселенной надо мной,
Насмешку глаз, сокрытых от меня,
Не видя и не слыша ничего,
Пока белёсый луч не озарил
Больные небеса и не открыл
Всё то, что я желал не замечать.
Глубокий безымянный водоём
Был освещён до корневых глубин
Со всеми вместе ужасами их;
Кружа и скалясь, демонов толпа
Исторглась из пещерной душноты,
Таща в зловонных лапах мертвецов
Гнилую снедь на нечестивый пир;
Кривые ветви высохших дерев
Тянулись хищно, пальцами скребя,
К вещам, что я навряд ли назову.
Когда удушливой как бред волной
Заполнило долину, то настал
Момент, и пробудившись ото сна,
В той полумгле заговорила жизнь
Уродства бестелесного. Итак
Всё это осветилось, - водоём,
Пещера и деревья, и земля,
И то, о чём не стоит говорить,
Тем светом фосфорическим, какой
Присущ болотам, где царит распад.
Как дымкой огненной подёрнулись черты
Знакомой рощи той, пока эфир,
Вращаясь, покрывал ещё сырой
Горячий и кипящий материал
Бессчётных зарождавшихся миров,
То тут, то там перемешав местами
Со тьмою свет. И Сущее само
Сознание имело, хоть навряд ли
Являлось формой жизни. В вихре том
Неслась моя душа - то был полёт
Свободы беспредельной, без оков
Плотских. Потом рассеялся туман,
И в трепетном благоговеньи я
Взирал на открывающийся вид
Божественных космических кулис.
Внизу далёко серебрился блик
Вселенной нашей, каковую мы
По узости познанья своего
Бескрайней мним; со всех её сторон
Сияли, точно звёздный хоровод,
Миры иные, большие, чем наш,
Обильно населённые, хотя
Их жителей не восприняли бы
Как существа, поскольку у людей
Земная точка зрения на жизнь.
Когда безлунной ночью Млечный Путь
Мерцает нам скоплениями звёзд,
Для слабых человеческих очей
Звезда любая солнцем предстаёт;
Так лился свет для жаждущей души
Моей из этих драгоценных штор,
Сверкавших миллионами камней,
Где каждый камень был Вселенной солнц.

Примечания:

1*) Примерный перевод с древнегреческого звучит, как: "Истина Внарезку".
2*) "Насмешка и пыль, и пустота во всех отношениях" (лат.)

1 | 2 | 3 | 4

Рейтинг@Mail.ru