Говард Филиппс ЛАВКРАФТ
НОЧНОЙ КОШМАР ПОЭТА
Басня.
Luxus tumultus semper causa est*.
Лукулл Зануда, милостью богов
Знаток частиц, гренков и пирогов,
Бард по призванью, в чине продавца
Служил в конторе своего отца
(Но ставший пессимистом оттого,
Что славы не хватало для него),
Лелея жажду тайную - вознесть
В дыханьи числ божественную песнь.
За день могло создать его перо
Пэан иль оду, или пару строк
О лавке, только струн его души
Касаться дивный гений не спешил.
Он вечером садился есть и пить,
Свою пытаясь музу пробудить
Посредством титанических кусков
Мороженого, кексов и тортов.
Порой пытливый взор его бродил
По небесам, среди ночных светил;
Однажды ночью он почти схватил
Балладу - но простуду подцепил.
Всё было тщетно: хоть и рос наш бард
Мечтателем до корня бакенбард,
Но Нимфа Эонийская, увы,
Не осеняла юной головы!
Так наш Лукулл в тоске б и жизнь провёл,
Когда б однажды он не приобрёл
Собрание стихов Эдгара По
С весёлыми кошмарами его;
И, очарован ими, дал обет
Служить Небесной Деве как Поэт, -
И вот уж грезит Обером лесным,
И все утёсы Янека пред ним;
И он прожекты разные творит,
И в них как сотня Воронов парит.
Покинув мирный свой приют, герой
Теперь частенько шествует к одной
Невзрачной роще, наречённой им
Любовно и таинственно - Темп-и.
Когда, случалось, лужами сочась,
Равнину с рощей наводняла грязь,
Величие озёр он в лужах зрит,
А грязь на них приобретает вид
Зловонных заводей (в зависимости от
Того певца, какого изберёт
Его воображение). И вот
Свой Геликонский пламень он несёт
Туда, куда в один из ясных дней
Явился он с угрюмостью своей:
Аттическую лиру потерзать,
Судьбу певца, змеюку, воспевать,
Прося у фавнов - милость ниспослать,
Чтобы воистину По-этом стать.
Пегас, однако, высоко летал,
Час ужина желанный наступал;
И пастушок наш, голодом влеком,
Склоняется над стонущим столом.
Хоть слишком прозаично исчислять,
Что именно изволил он вкушать
(Читатель, нетерпением горя,
Обычно пропускает - и не зря -
Каталог педантично-долгий сей,
Как у Гомера - список кораблей),
Но бьёмся об заклад, что с той поры,
Когда в еде случился перерыв,
То там, где прежде целый был пирог,
Отсутствовал чудовищный кусок!
Тем временем, собравшись почивать,
Наш юный бард приготовлял кровать,
И на манер лидийский он готов
Любезничать с Владычицею Снов.
Ему с небес мерцает Орион,
В его лучах и засыпает он.
…Вот из лощин полночною порой
Выходят эльфы длинной чередой:
Над спящею долиной танцевать,
Жилища смертных тайно посещать,
Заклятьями предупреждая тех,
Кто был охоч до сладостных утех,
Немудро кушал или много пил
Когда прохладный вечер наступил.
Сперва был дьякон Смит наказан так,
У коего дыханья "аромат"
От той субстанции происходил,
Что "эликсиром жизни" окрестил
Сам Холмс, - вокруг дивана встав кольцом,
Они смеются над его лицом,
А сны того клубятся всё плотней
Бесчисленными полчищами змей.
Затем они проходят всей толпой
В каморку, где, охваченный тоской,
Давно дрых юный наш Эндимион,
Смотря, небось, уже десятый сон.
Эльфийский вождь, спокойствием дыша,
Склоняется над спящим, не спеша,
И насылает после на него
Какое-то иное волшебство;
И спящий тут приоткрывает рот,
И белую По-эму выдаёт
Блистательным, отточенным стихом
Тем, чем хрустел недавно пирогом.
Примечания:
1*) "Роскошь есть повод для беспокойства" (лат.)